Из Америки – с любовью - Страница 24

К оглавлению

24

Скоро выяснилось, что решить легче, чем выполнить. Я обошел Старый город по периметру, вдоль берегов канала в парке, и не нашел ни единой вывески «Книги», «Buche», «Knyzke» или как оно там еще будет на идише или латышском. Спрашивать постового на перекрестке проспекта Трех императоров и эспланады было как-то неловко, да и вряд ли он подскажет что-то вразумительное. Пришлось двинуться в глубь Старой Риги.

Через четверть часа блужданий я понял, что запутался. Ориентироваться в узких улочках можно было разве что по компасу, а вот его-то я как раз и не захватил. Некоторые здания меня просто очаровали – например, высокий блекло-зеленый дом с башенкой, на которой гнул спину чугунный кот. Под карнизом, меж цокольных окон, сидел другой кот, живой и рыжий, и самозабвенно вылизывался, не обращая внимания на брызги из-под ног прохожих. Но вот найти дорогу в этом средневековом лабиринте… Пару раз я случайно выбредал на свободу – то на набережную, то опять на эспланаду, то еще куда-то, – но всякий раз решал попробовать еще раз и очертя голову нырял в путаницу переулков.

Лавку букиниста я обнаружил по чистой случайности, завернув в тупичок, мимо которого проходил уже дважды. Дверь отворилась с трудом, поскрипывая натруженными петлями. Внутри было сумрачно, и даже новенькие галогенные лампы не нарушали впечатления глубокой старины, исходящего от многоярусных полок. Снаружи лавочка казалась неказистой – дверь, замурзанное окошко сбоку да неприметная вывеска, но, зайдя, я понял, что узкий фасад вводил в заблуждение. Полки уходили в глубь дома и терялись вдали. Пахло книжной пылью.

– Guten morgen, mein Herr, – приветствовал меня солиднемолодой господин, владелец, приказчик и продавец в одном лице.

– Э… гутен морген, – отозвался я. Мне было неловко. Немецкий выучить я так и не удосужился.

– Что угодно, сударь? – осведомился владелец, с легкостью переходя на русский.

– Я вообще-то искал чего-нибудь почитать, – объяснил я. – Я тут приезжий. Полгорода обошел, искал книжную лавку.

– Так вы не там искали, – пояснил хозяин. – Русские лавочки все больше в Московском форштадте. У меня почти ничего нет, все немецкий да латынь, польского немного – вот только там, если желаете глянуть…

«Почти ничего» в представлении букиниста означало три ряда полок до самого потолка. На протяжении двух часов я методично изучал ряды фолиантов, несколько раз заводил с хозяином содержательные дискуссии – то о литературе, то – святое дело! – о политике, прерывавшиеся каждый раз приходом очередного постоянного покупателя. В конечном итоге, выдержав утомительную схватку с совестью, я вышел из лавочки с грудой книг. Купил для дома «Трактат о военном искусстве» Сунь Цзы (не смог устоять перед вызолоченым корешком), слащевские «Воспоминания» первого издания (не для себя, а для знакомого) и тяжелый, очень красивый том пиковского «Горменгаста» (не та книга, что я стал бы листать для удовольствия, но, не прочтя ее, культурным человеком не станешь). Для души набрал целую гору: исторический роман Зощенко «Словом герцога», две фантазии – классическая «Гиперборея» Смита и современная «Материнская ртуть» Меркулова да еще три брошюрки из васильевской серии авантюрных романов. Долго вздыхал над полным Шергиным сытинского издания – восемь мощных, как его поморы, томин; решил, что просто не дотащу, но обещал владельцу лавочки еще заглянуть и, если долежит, купить обязательно. И – для работы – скрепя сердце приобрел опус преславного господина Исаака Озимова «Химия для всех».

Букинист бережно завернул все мои приобретения по отдельности в коричневую бумагу, нимало не смущаясь моими заверениями, что Озимова и Меркулова я буду читать «вот прямо сейчас». В результате в гостиницу я возвращался, нагруженный пакетиками, точно посыльный. Придя к себе в номер, я первым делом вывалил все это на кровать. Потом не спеша переоделся, проверил, нет ли сообщений – не было, – заказал через элефон чаю с бутербродами и миндальными булочками, сел у окна и – слаб человек! – с вожделением раскрыл «Материнскую ртуть».

Рига, 20 сентября 1979 года, четверг.
Анджей Заброцкий

«У-у-у-у!!!»

Я покрепче вцепился в подушку и попытался сообразить, где находится будильник с таким сволочным звуком.

Ха-ха! Если бы будильник. Заводской гудок подушкой не заткнешь. Хотя можно запулить ее в окно.

Я полежал под одеялом еще пару минут не столько из-за сна – просыпаюсь я обычно сразу, – сколько из-за того, что в остальной квартире было холодно даже на вид. Хоть я и сибиряк, а тепло люблю не меньше какого-нибудь хивинца. Сволочь Тимирязев. Сволочь, сволочь, сволочь.

Повторив про себя это заклинание, я рывком выскочил из-под одеяльца и вприпрыжку поскакал в ванную, под душ. А-а, погибать – так с музыкой!

Зубной порошок – при последнем издыхании. В смысле – на донышке. Третий день забываю купить. Я потряс коробку и все-таки сумел наскрести полторы щепотки. Старательно выдраил зубы, в основном передние, и полюбовался на достигнутый результат. Улыбка в зеркале выглядела неплохо. Остальное немного хуже. Я задумчиво поскреб щетину. Бриться – не бриться? На ежа вроде еще не похож.

При одном взгляде на давешние пельмени мой желудок подобрался к горлу. Вот ведь… делают. Поймать бы владельца этой фабрики да засадить на дальнее зимовье в тайгу, а эти пельмени ему – вместо всех припасов. Правда, расценить это могут как убийство при отягощающих да еще с особой жестокостью. Но так испортить отличную еду, это надо постараться. Вспомнились домашние, исходящие ароматным паром, огромные, ровные, не разлезающиеся по швам…

24