Винтокрыл закладывает крутой вираж, заходя к бухте со стороны гор.
– Приготовиться! С богом!
В иллюминаторах виднеются редкие городские огни. Наплывают, накатываются, и кажется, что под гондолой не горняцкий поселок, притулившийся рядом с базой пограничников, а по меньшей мере столица небольшого государства. Брюссель какой-нибудь.
А вот и база. Катера и сторожевики у пирса, темные казармы. Скорее всего база полупуста – всех выгнали охранять морской рубеж. Тем лучше.
Винтокрыл разворачивается еще раз, устремляясь к земле по крутой спирали, и выравнивается так неожиданно, что десантников кидает друг на друга.
– Пошли!
В распахнутые двери – удар мороза. Винты бьют яростным бесшумным ветром, рождая метель, и солдаты по двое слаженно прыгают в снежные вихри.
Оживают наушники поясной рации.
– Рассредоточиться! Казармы окружить! Второму взводу занять оружейный склад!
Тихо хрустит снег под ногами. Вообще стоит противоестественная тишина. Над головой стремительно проносится войсковой винтокрыл, похожий на распятую черную чайку.
И внезапно, резко – тихое шлепанье глушеных выстрелов. В ответ раздается грохот «кольта», но почти моментально обрывается. Несколько пуль вонзаются в сугроб совсем рядом. Поганая штука этот сорок пятый калибр.
– Прикрытие снято, – сообщает рация. – Свет!
И ночь превращается в день.
Часы над перроном показывали ровно без четверти три – точно как и мои «офицерские», подаренные братом к двадцатилетию. Я проторчал на вокзале добрых два часа, продрог, несмотря на куртку, и дико проголодался.
– Поезд из Двинска прибывает на четвертый путь второго перрона.
– Спасибо, – поблагодарил я девушку-диспечера на тот случай, если громкоговоритель оборудован еще и микрофоном, и отклеился от столба, который подпирал последние полчаса. Если господин специальный агент Щербаков не приедет и этим рейсом, мне придется торчать на вокзале до пяти часов – до следующего двинского поезда. А если этот тип в последний момент решил лететь самолетом… Я зябко поежился под курткой и решил, что, если потайной полицейский и сейчас не объявится, я разорюсь на копейку и позвоню Старику за дальнейшими указаниями.
– Повторяю, поезд из Двинска прибывает на четвертый путь второго перрона.
– Уже прибыл, – сообщил я диспетчерше, наблюдая, как мимо меня проплывает туша почтового вагона.
Пройдя перрон из конца в конец три раза, я дошел до того, что начал задавать всем встречным исключительно идиотский вопрос:
– Простите, вы не из Питера?
– Нет. – Красавица в собольей шубке томно взмахнула ресницами. – Я из Москвы, а что?
– Пошли, Наташа, – прогундосил сопровождавший ее пузан, обладавший, судя по всему, двумя достоинствами – богатством и физической силой, но не наделенный избытком интеллекта. – Нас ждут.
– Простите, вы… – Я осекся и оглянулся. Тип в гражданской шинели, мимо которого я только что пробежал в третий раз. На опустевшем перроне он был одним из четырех мужчин, считая меня. Он явно кого-то ждал!
– Простите, вы не из… – Тип как-то странно смотрел на меня. – … Питера?
– Из Питера. Вы должны кого-то встретить?
Я тихо заскрипел зубами.
– Если вы господин Щербаков, то вас.
Заснуть я так и не сумел. Впрочем, какой сон на два часа в середине дня? Так, дрема. В голове метались старые воспоминания, обрывки мыслей, которые я никак не успевал додумать до конца. В конце концов я не выдержал и оставил все попытки отдохнуть, а вместо того вытащил карту Риги и принялся изучать.
Когда поезд подкатил к перрону, часы мои показывали 14.45. Не столь уж плохо. Хотя самолетом все же было бы быстрее. Я уже сидел бы, наверное, в полицейском управлении и сосредоточенно выслушивал затравленных сыщиков. А так мне еще предстоит выходить из теплого вагона, где я успел пригреться, наружу. За окном было даже на вид холодно. Впрочем, не мне, после питерских дождей и ветров, жаловаться.
На перроне было немноголюдно. Пассажиры торопливо разбредались, закрывая лица от зарядов ледяного дождя, летящих по ветру. А я остался ждать встречающих. Конечно, можно было попытаться отыскать управление самому, тем паче что от вокзала его отделяли две остановки на подземном трамвае, если верить карте. Но блуждать в незнакомом городе мне вовсе не улыбалось. Уж лучше немного потерпеть причуды погоды.
Однако прошла минута, потом пять, а потом еще чуть-чуть, и я начал серьезно сомневаться, что в здешнем полицейском управлении получили каблограмму. Конечно, инспектор – не бог весть какая шишка, но я бы на месте туземцев встретил себя с фанфарами, приставил бы к себе молодого, зеленого, как огурчик, вьюношу только со студенческой скамьи и предоставил двоим неуделкам взаимно нейтрализоваться.
К этой минуте на перроне осталось пять человек, считая меня, – дамочка, вылезшая из вагона первого класса и продвигавшаяся исключительно медленно, поскольку после каждого шага дамочка брезгливо подбирала подол платья, опиралась на плечо встретившего ее тучного господина и, кажется, бормотала что-то жалостное, немолодой инвалид, путавшийся между тростью, зонтиком и портфелем, и молодой человек, которого я с первого же взгляда мысленно припечатал ярлычком «хлыщ» – уж больно щегольски был он одет для такой неприютной погоды. Мое внимание он привлек с самого начала исключительно тем, что сновал по перрону туда-сюда наподобие ополоумевшего муравья, явно кого-то поджидая. «Наверное, мамзельку свою», – ехидно подумал я, с трудом подавляя зябкую дрожь. Чем меньше оставалось на перроне приезжих, тем более суматошным становилось его мелькание. В конце концов он, не выдержав, подлетел к брезгливой дамочке, спросил ее о чем-то, отскочил как ошпаренный, метнулся было к инвалиду, но внезапно остановился рядом со мной, видимо, пораженный пришедшей ему в голову мыслью.