И давно уже снова зарос джунглями обгорелый фундамент научного центра, и офицеры всех штабов давно забыли координаты и центра, и того уголка джунглей, где схлестнулись в коротком, отчаянном бою их отборные пешки. И подшито к сданному в архив делу копия извещения: «Погиб, выполняя долг перед Отечеством».
А где оно, мое Отечество? На гранитных набережных Санкт-Петербурга? На засыпанных снегом улицах Уссурийска? Или на варшавских площадях?
– Шагай вперед, пешка! – скомандовали мне. – Если ты дойдешь до восьмой линии, ты, конечно, не станешь ферзем. Но, может, тебе позволят снять вражеского короля. Ведь королей бьют именно пешки, как бы это ни не нравилось королям.
«ВАШИНГТОН ПОСТ»,
24 сентября 1979 года
«Вчера в Мемориальном госпитале после долгой и продолжительной болезни скончался видный политический деятель, на протяжении многих лет служивший представителем США в Китайской республике, кавалер многих орденов Поль Аарон Майрон Энтони Лайнбержер.
Бессменный посол Соединенных Штатов в Кантоне был одним из тех, кто сохранил влияние нашей державы в этой части света. Его сорокалетнему беззаветному служению американской дипломатии мы обязаны долговременными дружескими связями нашей страны с Гоминьданом, не прервавшимися даже во время катастрофической Трехдневной войны. Человек острейшего ума и энциклопедического образования, свободно владевший шестью языками, он снискал себе славу не только на политической арене, но также получил известность как романист, создавший под псевдонимом Феликс Форрест блистательный цикл «Троевластие», адаптирующий для современного читателя классические древнекитайские романы.
Уйдя в отставку через год после завершения Трехдневной войны, Поль Лайнбержер читал лекции по азиатской политике в Институте международных отношений имени Джона Хопкинса. Однако тяжелая болезнь почек не позволила ему до конца отдаться преподавательской деятельности.
Похороны состоятся 28 сентября на Мемориальном кладбище при участии представителей Государственного департамента. Соболезнования просим направлять супруге покойного Женевьеве Лайнбержер».
Я с ненавистью посмотрела в зеркало. Зеркала – они как факсимильные машинки. То, что видится, имеет к оригиналу ровно столько отношения, чтобы проглядывало смутное сходство. И не больше. Так бы и врезала чем-нибудь тяжелым в эту стекляшку, за которой маячит усталая кислая рожа в рамочке из обвислых волос, хмурая, как осеннее утро за окном женской туалетной Главного управления полиции округа Колумбия.
– Ну, и что делать будешь? – поинтересовалась я у мерзкого отражения. – А, офицер по связям с общественностью? Образцово-показательная полицейская женщина?
Вот именно, что показательная. Чтобы было кого показывать старым козлам и молодым жеребцам. Отвлекающий такой маневр. «Лучше поговорите с Кейт, она у нас все знает…» Нужны им мои знания, как быку сковородка. Замуж надо было выходить, дура, пока детские розовые мечтания из головы не выветрились. Сидела бы дома, горя бы не знала… Разве что с детьми, будь они неладны, никогда не умела с детьми обращаться… Опыт нужен… А сейчас ты кто? А никто. Связь с общественностью. А лет через пять, когда показывать тебя станет уже совершенно стыдно, поставят на твое место очередную молоденькую дурочку в свежей боевой раскраске, а тебя – в архив. Папки перебирать. До конца жизни. Вот и вся твоя карьера и все твое, долбана мать (господи, как же приятно выругаться хоть про себя!), высшее юридическое образование.
Опомнилась я, только когда занесенная для удара сумочка пискнула, раскрылась и ее стошнило на пол косметичкой. Во все стороны брызнули перепуганные щеточки, флакончики, тюбички, забиваясь по углам. Я оглянулась, и по щекам, смывая только что наложенную раскраску, призванную скрыть последствия прошлой ночи, проведенной за чтением одного особенно мерзкого уголовного дела, покатились крупные слезы – не то от горя, не то от смеха.
– Прекратить! – сказала я себе лучшим командирским голосом. Но получилось все равно жалко. Женщина со смазанной косметикой не может выглядеть иначе, как жалко. Уж лучше тогда выставить на всеобщее обозрение и сиреневые мешки под глазами, и подвальную бледность. Я встала на колени и покорно принялась собирать раскатившиеся гримировальные принадлежности. Слезы капали сами по себе, вне всякой связи с моим настроением.
– Прекратить! – Уголки рта были тяжелые, как гири. Но я все равно подняла их к ушам. Глянула в зеркало. Брр…
В результате к боссу я опоздала – пока смывала старую косметику, пока наносила новую. И, хуже того, явилась в совершенно расстроенных чувствах. А в таком состоянии ко мне подходить опасно.
Я распахнула дверь, вошла, шлепнулась в кресло и одарила капитана Стивенса своим лучшим взглядом «вамп».
На Стивенса это не произвело никакого впечатления. Сколько я знаю, он такой подкаблучник, что в сторону других женщин боится даже глянуть, чтобы жена, не дай бог, не прознала.
– Ну и кто к нам пожаловал на этот раз? – поинтересовалась я сладенько. – Техасский конгрессмен? Сенатор из Поданка? Или сам мэр нашего любимого города соблаговолил посетить наш скромный участок?
Капитан оторвался от разложенных на столе бумаг и злобно посмотрел на меня.
– Что вы себе позволяете, Тернер? Я что-то не припоминаю, как разрешил вам войти. Или вас уже назначили шефом вашингтонской полиции, и только я об этом еще не слышал?