– Нам пора выходить, – перегнувшись через спинку сиденья, сообщила Кейт, когда наш автобус с тяжеловесной грацией завернул за угол, пристраиваясь в хвост своему собрату. – Автотерминал Филадельфия-Сентрал.
– А дальше? – спросил я вяло.
– Дальше, – с неуместным энтузиазмом откликнулся Андрей, – еще полтора часа до Принстона на автобусе Филадельфия-Ньюарк. Я узнавал.
«ВАШИНГТОН ПОСТ»,
27 сентября 1979 года
«Продолжают поступать сообщения с места самой крупной за последние годы автокатастрофы в штате Калифорния. По последним данным, пострадало более шестидесяти человек, из которых большинство – пассажиры автобуса Голливуд-Санта-Моника, пробившего ограждение и рухнувшего с эстакады на оживленную магистраль.
О причинах аварии пока не сообщается. Муниципалитет Санта-Моники категорически отвергает версию неполадок в тормозной системе автобуса и возводит вину на водителя, якобы находившегося в сильном опьянении. Сам водитель, к сожалению, погиб на месте катастрофы и не может дать объяснений по этому поводу. Выжившие пассажиры злосчастного автобуса находятся в больнице «Кедры Синая»…»
Когда мы забились в автобус, Сергей издал какой-то неопределенный возглас – нечто среднее между мычанием и вздохом – и облегченно откинулся на сиденье, чтобы тут же задремать.
– Ну-с, – осведомился я, разворачиваясь обратно к Кейт, – о чем мы там спорили?
– По-моему, проще перечислить, о чем мы не спорили, – фыркнула американка. – О погоде.
– Ага! – ухмыльнулся я. – Низко пошла.
– Не поняла?
– Старый-престарый гарнизонный анекдот. Не в меру, – я замялся, – как бы это сказать, ретивому поручику более опытные коллеги объясняют, что при знакомстве с барышней лучше всего говорить о чем-нибудь нейтральном, например, о погоде, о птичках… Итак, картина маслом: вдоль реки неспешно прогуливается симпатичная барышня с крохотной собачонкой на поводке. Подходит поручик, мощным пинком отправляет собачонку на противоположный берег, провожает ее взглядом, после чего, повернувшись к барышне, заявляет: «Низко пошла. К дождю, наверное!»
Кейт прыснула. Я изобразил шутовской поклон.
– Позвольте представиться – поручик Ржевский.
– Очаровательная, э-э, шутка, – заявила Кейт и, не удержавшись, подпустила шпильку: – Отлично характеризует ваших военных.
– Ну да, конечно, – обиделся я. – Американские военные так не поступают.
– Любой американский военный, – мстительно сообщила Кейт, – посмевший поступить подобным образом, был бы немедленно линчеван членами общества защиты животных. А что ж это ваши любители животных за козлов не вступились?
– Слава богу, нам это пока не грозит, – улыбнулся я. – У нас в Сибири действует только общество защиты человека от животных.
– Конечно, у вас же, как это, frontier цивилизации, дикие края.
– Ага, – кивнул я, – помню, как-то у нас… в каком же году это было… А, в семьдесят первом, тогда еще снегу намело меньше обычного – только до второго этажа. Так вот на городового, что на углу улицы стоял, белый медведь напал.
– Неужели? – ледяным тоном переспросила Кейт.
– Именно, – не моргнув глазом подтвердил я. – У нас тоже все удивлялись. Обычно городовых только тигры таскают, ну, иногда гималайские медведи, когда зимой с гор спускаются, но чтоб белый… Такого даже старики не помнили.
– Вот что, мистер сибирьяк, – произнесла Кейт. – Кончайте мне… заливать водку в самовар. Подобных охотничьих баек мне наплетут в любом, – она кивнула на окно, – здешнем домишке по дюжине за никель.
– В здешнем домишке? – Меня явно несло, но я уже ничего не мог поделать – квасной патриотизм пер из меня как на дрожжах. – Да, да разве можно сравнивать эту вашу… аграрно-окультуренную зону и тайгу?!
– Тай-гу, – медленно, словно пробуя слово на вкус, повторила Кейт. – А с чем же можно сравнить эту вашу… сибирские джунгли?
– Сравнить? – Честно говоря, вопрос Кейт застал меня врасплох. Сравнить стихию можно разве что… с другой стихией.
– Тайга похожа на океан. Или на горы. На степь. Когда от одного края неба до другого – ты один. На десятки, да что там, на сотни верст вокруг – одна человечья душа.
– Страшно?
– Страшно? – переспросил я. – Да, пожалуй, нет. Понимаете, не скажу за всех, но у меня и у некоторых моих друзей выработался особый, философский, наверное, подход – очень простой. Все мы когда-нибудь умрем. И тот, кто боится смерти, и тот, кто с ней регулярно здоровается за руку.
Я почувствовал, что сбиваюсь на высокую патетику, и смущенно добавил:
– Может, конечно, это просто оттого, что в наши молодые годы смерть еще не воспринимается как что-то реальное.
– Вы очень забавный человек, Анджей, – задумчиво сказала Кейт. – Интересно, а чего вы вообще боитесь?
– Забавный?
– Нет, сорри, не то слово, – странный. Так как насчет вашего личного любимого страха? Темнота, пауки?
– Нет, ну что вы! Темноту я вообще люблю, серьезно. Особенно в детстве, я в ней прятался. А пауков нас есть учили.
– Мой бог, какая мерзость!
– Нет, на самом деле все не так уж страшно, – «успокоил» я Кейт. – Некоторые очень даже вкусные. Просто привыкнуть надо.
– Надеюсь, мне ни к чему такому привыкать не придется! – Бедную американку аж передернуло от перспектив подобного угощения. – Слава богу, я пока живу в цивилизованной стране, а не среди каких-нибудь аборигенов.
Тон Кейт ясно намекал, что под «какими-нибудь» аборигенами имелись в виду явно не австралийские.